Линден Эвери не спалось. Стены Удерживающей Пески отражали все ее попытки проникнуть сквозь них, словно были заколдованы. Ей удалось дотянуться лишь до нескольких хастинов, и то она воспринимала их как расплывчатые сгустки злой энергии. Эти противоестественные создания были стражами, тюремщиками не только для «дорогих гостей», но и для всего двора и дворни. Во время банкета Линден достаточно насмотрелась на придворных, чтобы понять, что их наигранная веселость служит им маской и броней одновременно. Но разве можно чувствовать себя защищенным в этом донжоне, построенном кемпером для своих нужд?

Она мечтала хоть ненадолго забыться, отвлечься от терзающих ее мыслей, но была настолько взвинчена, что никак не могла заснуть. А при одном воспоминании о монокле кемпера ей хотелось завыть: Касрейн всего-навсего посмотрел сквозь него, и, пожалуйста — она уже стала послушным орудием в его руках, бездумным выразителем его воли. И она сдалась без борьбы. Да ей даже в голову не пришло, что нужно бороться. Он одержал ее настолько легко, словно она всю жизнь ждала именно этого.

Вот харучай нашел в себе силы противостоять ему. Там, где Линден оказалась бессильна. Она была абсолютно открыта в этот момент. И даже не выставила никакой защиты. Да она просто не умеет наглухо закрывать двери, которые распахнула в ней Страна.

А в результате всего этого она предала Томаса Ковенанта. Он был соединен с ней такими интимными нитями, какими она не позволяла до сих пор себе привязываться ни к одному мужчине; и она продала его, словно он для нее не имел никакой цены. Нет, не продала: взамен она не получила ничего. Да ей и не предлагали ничего взамен. Она просто-напросто отдала Ковенанта, и лишь железная воля Бринна спасла его.

Это мучило Линден гораздо больше, чем все мерзкие тайны, которыми кишела Удерживающая Пески, вместе взятые. Это был пик ее неумения и недомыслия. Она чувствовала себя горой, истерзанной лавинами, землетрясениями и селями. Она еще держится, но от каждого удара, которые сыплются на нее со всех сторон, что-то внутри нее рвется. Она больше не может доверять самой себе.

Линден лежала без сна, но перед Кайлом притворялась, что спит. Даже повернувшись лицом к стене, она не переставала ощущать его молчаливое присутствие, которое служило для нее живым упреком и также не способствовало сну. Он тоже не доверял ей больше.

Но все же день был таким длинным и трудным, что усталость взяла верх и Линден задремала. И ее со всех сторон обступили холодные, непроницаемые стены темницы Ревелстоуна. Она пыталась проникнуть, просочиться сквозь гранит, чтобы убежать от Верных и их предводителя Гиббона. Но камень не пропускал ее. По рассказам Ковенанта, бывшие обитатели Страны умели договариваться с камнями, но эти стены были слепы и глухи к ее мольбам. А в ушах звучали слова Опустошителя: «Основное проклятие Страны ляжет на твои плечи! Ты избрана для особого осквернения». И она зашлась криком, изнемогая от омерзения к себе и своему мучителю: «Нет! Никогда!»

Снова раздался голос:

— Избранная, просыпайся. Юр-Лорда увели!

Линден подскочила и села, не в силах разобраться, явь это или продолжение ночного кошмара. Кайл положил ей руку на плечо, и в свете, льющемся из распахнутой настежь двери, она увидела, что его лицо как всегда непроницаемо-спокойно. Она проглотила застрявший в горле крик, вызванный явлением Гиббона, и хрипло переспросила: