И все же забыть о Касрейне она не могла. Он жадно следил за нею, в любую секунду готовый к пробуждению воли Ковенанта. Пока тот не воспрянет, пока остается в бессознательном состоянии, флюиды кемпера бессильны. Линден проклинала в душе Касрейна и не находила ничего, что могло бы заставить ее понять его. Падая в пучину бессознательности Ковенанта, она продолжала выкрикивать беззвучные команды, отдававшиеся эхом в пустотах его сознания.

На сей раз со дна его сознания не поднялось никаких устрашающих образов. Линден настолько воссоединилась с ним, что уже не осталось ничего, что могло бы ее напугать. Наоборот, она почувствовала, как где-то в глубине его зреет протест против нынешнего состояния. Весь ее профессиональный опыт, все годы муштры в медицинской школе куда-то вдруг испарились, оставив ее, пятнадцатилетнюю, беззащитной перед трагедией смерти матери. Чувство вины и скорби, воспоминание о матери — все ушло, оставив шевелящий на затылке волосы холодок незабываемого ужаса от самоубийства отца. Но и это ушло, и Линден оказалась на залитом солнцем цветочном лугу, где так хотелось вволю, по-детски, поваляться, чтобы излить неизбывную радость, стремление к любви и счастью. Но для нее это было невозможно. Она сама отрезала все пути назад.

Солнце простерло над ней золотые крылья, и ветерок ласкал лицо и теребил волосы. Она закричала от избытка счастья, наполнявшего ее. И крик ее был услышан. Навстречу ей по лугу шел мальчик. Он был старше ее — хоть и оставался только мальчиком. Ковенантом он станет значительно позже, но в его глазах уже горит непримиримый огонь. На его губах играла светлая улыбка. Он распахнул руки, словно желая ее обнять. И она бросилась к нему навстречу, раскинув руки, жаждая объятия, которое исцелит ее.

Но как только она притронулась к нему, сквозь брешь, пробитую прикосновением, в нее хлынула его пустота. Теперь она тоже все видела и слышала. Все ее органы чувств функционировали нормально. Ее друзья замерли в молчании, тая в душе надежду на чудо. Касрейн трясущимися от дряхлости руками уже вдел в глаз свой монокль. Но за всем, что она видела и слышала, Линден ощущала привкус своей (такой далекой!) прежней жизни. Она была девочкой на цветущем лугу, и мальчик, которого она так любила, покинул ее. Любовь растворилась в солнечном свете, и вся радость разом поблекла, словно тяжелые тучи заволокли небо. Счастье умерло.

И вновь она увидела его, того мальчика, — в Томасе Ковенанте. Она видела, как к нему возвращается сознание, как он набирается сил, поднимает голову… Все ее органы чувств функционировали нормально, но она не могла его остановить. Вот он поворачивается и… попадает под обстрел флюидов Касрейна. Он еще не пришел в себя настолько, чтобы выставить защиту.

Но прежде, чем кемпер успел воспользоваться моноклем, команды, которые она в отчаянии рассыпала пригоршнями в бездну его бессознательности, сработали. Ковенант посмотрел прямо в глаза Касрейну и подчинился Линден.

Он выговорил одно-единственное слово:

— Ном!