— Честно говоря, я и не ожидал, что у нее что-нибудь получится, — обратился он к Ковенанту, но таким тоном, словно заранее знал, что не получит ответа. — Тебе было бы лучше, если бы она тебя покорила, но ты пренебрег ею. За эту неудачу она будет наказана так, как ни один мужчина еще не наказывал женщину. Она пикантная шлюшка, причем не так уж глупа, но меня она больше не интересует. — Он тихо вздохнул. — Пройдет время, и будут другие. Ведь гаддхи получает фавориток только из моих рук, да и то когда они мне надоедят. Правда, последнее время я способен лишь любоваться сверху на утехи других в той маленькой комнатке. Я таил надежду, что ты уступишь, и меня это несколько развлечет.

Пока Касрейн болтал, хастин усадил Ковенанта в стоящее в углу кресло, оснащенное какими-то аппаратами. Кемпер отложил инструменты и особыми зажимами стал закреплять его руки и ноги.

— Но подобные развлечения — лишь тень истинного удовольствия. Мне этого мало. И прожитых лет мне тоже мало. Вот для этого ты и здесь. — Он затянул ремень кресла на груди Ковенанта и таким же ремнем закрепил голову. Теперь Неверящий не смог бы пошевелиться, даже если бы захотел, но Касрейн, похоже, знал, что он не имеет никаких желаний.

От всех этих приготовлений у Ковенанта возникло лишь чувство легкого дискомфорта, и он, чтобы освободиться, выговорил свою заветную фразу.

Касрейн стал настраивать аппарат, большей частью состоящий из линз различных толщины и размеров, соединенных между собой всевозможными способами. Затем опустил его на шарнирах, как экран, к лицу Ковенанта.

— Ты уже видел, — сказал кемпер, закончив приготовления, — как я внушал свою волю другим с помощью одного маленького монокля. Он изготовлен из золота. Из чистейшего золота без примесей. А в таких руках, как мои, этот редкий металл обладает огромным могуществом. С его помощью я способен на очень многое, на такое, по сравнению с чем Рок горгон — детские игрушки. Но мое искусство слишком совершенно (как совершенен круг) для столь несовершенного мира. Поэтому я волей-неволей вынужден в любом своем творении изыскивать место для щелочки или зазора, чтобы связать его с этим миром.

Он отступил на шаг, словно для того, чтобы полюбоваться видом Ковенанта в кресле, но вдруг резко нагнулся и, глядя узнику прямо в глаза, прошипел, словно тот мог его понять:

— Поэтому и в моем творении собственного долгожительства также есть трещинка, и моя жизнь утекает сквозь нее капля за каплей. Зная, что такое совершенство, я вынужден страдать от неполноценности своих деяний. Томас Ковенант, я близок к смерти. — Он отпрянул и забормотал, разговаривая уже сам с собой: — И не могу этого допустить.

Он принес стул, поставил его напротив пленника и сел. Его глаза были на одном уровне с глазами Ковенанта.

— Ты владеешь кольцом из белого золота. — Он ткнул костлявым пальцем в обезображенную руку Томаса. — Это несовершенный металл, искусственный сплав. И его больше нет во всей Стране — только в твоем кольце. Я читал о подобном, но даже не смел мечтать, что однажды оно свалится мне в руки. Белое золото! Томас Ковенант, да ты сам-то понимаешь, чем обладаешь? Его несовершенство — один из величайших парадоксов, но в руках настоящего мастера оно станет залогом изумительных творений и навсегда избавит его от страха. И потому, — он опустил линзы на глаза Ковенанта, и теперь тот видел мир вокруг искривленным, но это его не волновало, — я собираюсь это кольцо у тебя забрать. Как ты знаешь (или знал), я не могу отнять его у тебя силой. Ты должен сам отдать его мне, по доброй воле. Но в своем нынешнем состоянии ты не способен ни на малейший волевой акт. Поэтому в первую очередь я должен снять покровы, окутывающие твое сознание. А так как ты полностью в моих руках, то я уж найду способ исторгнуть у тебя согласие. — Он расхохотался, щеря почерневшие от старости зубы. — Да, все же тебе было бы лучше уступить леди Алиф…