Но богатый процветающий Имбон пал жертвой лихорадки всего за неделю. Мучительный жар и ломота во всем теле, а потом – вечное уродство. Не скроешь, не спрячешь, не замажешь отвратительные язвы и жуткие шрамы. Городу не удалось скрыть постигшее его несчастье. И игроки покинули Имбон, повсюду разнося слухи о мерзкой болезни. Река азарта пересохла, и Имбон задыхался, как рыба на песке.

– И это все она! – завывала толпа.

– Да с чего вы взяли? – удивился Кенет.

– А как же иначе? – ответил ему хриплый фальцет. – Она же может и вылечить!

Ого! Умеющих исцелять от «матери уродов» на всю империю немного – по пальцам одной руки пересчитать можно. Кенет был так охвачен восторгом, что до него очень не сразу дошло, о чем толкует охрипший безумец.

– Она что – вас лечила? – стеклянным от ярости голосом осведомился Кенет.

– А как же! – согласно произнесла, почти пропела толпа. – Раз может вылечить, может и наслать. Кроме нее, некому!

– Она и наслала!

– Ведь-му! Ведь-му!

Вот уж поистине благодарность за лечение! Кенет попытался понять логику толпы – и не смог. Его мутило от отвращения. Он почти забыл о дрожащей девчонке у себя за спиной. Вспомнил, лишь когда услышал ее сдавленный рыдающий смешок.

Этот смех сорвался с разбитых в кровь губ как бы нечаянно, и Кенету было все равно, что его исторгло – страх, отчаяние, презрение, гнев, обида? Ибо даже такой изувеченный смех заставил воздух дрогнуть, и на мостовую покатились золотые колеса. Они были совсем маленькие, не больше перстней, но даже когда они угасли, их томительный звон слышался еще долго.

– Ведь-му! Ведь-му!

Кенет почти не слышал этого слаженного рева. Золотые колеса! Здесь, в Имбоне! Рукой подать до Замка Пленного Сокола, почти на самой границе владений Инсанны! Инсанны, истребившего всех драконов в своих краях, чтобы изготовить из их мертвых тел магические зелья! Да какой дракон по доброй воле сунется в эти гиблые места? Достаточно Инсанне проведать, и не сносить ему головы. А ведь пришла, пришла же, рискуя своей жизнью, пришла в этот гнусный город, пришла, чтобы лечить… чтобы найти свою смерть от рук разъяренной толпы!

Никогда еще Кенет не испытывал подобной ненависти. До сих пор его противники были не вовсе лишены человеческого облика. Несчастные разбойники, скорее жертвы, чем обидчики. Околдованный убийца – можно ли его винить? Высокомерный отец Наоки тоже человек чести, хоть и на довольно противный лад. Даже Инсанна… этот хотя бы умен. Простить его нельзя, но есть за что уважать, пусть даже он и мерзавец. Теперь же перед Кенетом был совсем иной враг. Воплощение чистого беспримесного зла, притом же без малейших проблесков разума. Толпа.

– Ведь-му! Ведь-му!

И тут Кенет закричал.

То был не боевой крик воина Кенета, не призывающий силу вопль начинающего мага Кенета. В это мгновение ни воина, ни мага не существовало. Деревенский мальчик кричал от невыносимой боли. До сих пор ему удавалось не то чтобы не замечать зла или дурного обращения с собой, но стряхивать его с себя. Он не обращал внимания на душевную боль – а она скапливалась, пряталась, таилась, ожидая своего часа. И дождалась. Все оскорбления, разлуки, все виденные им мерзости жизни, все предательства, которым он был свидетелем, а то и жертвой, – все разом обрушилось на него, хлынуло, придавило. И наивный неопытный мальчик, даже не предполагавший, что на свете столько зла, не выдержал.