Внезапно Юкайгин как бы ненароком коснулся синей полосы справа от себя. Акейро помедлил немного и повторил его движение, тоже как бы невзначай, а потом слегка скосил взгляд к стене, возле которой стоял невидимый Кенет. Когда Акейро вновь принялся рассматривать доску, взгляд Юкайгина столь же мимолетно скользнул вдоль стены.

«Они услышали меня», – понял Кенет.

Акейро неспешно потянулся и встал из-за доски.

– Засиделся я, – беспечно произнес он, – да и душно здесь. Балконная дверь нараспашку, а все-таки душно. Если ваша светлость не возражает, я хотел бы прервать партию и немного пройтись и размяться.

– Что ж, идите, – тихо ответил ему Юкайгин. – После доиграем.

Даже и невидимый, Кенет не посмел поднять украдкой руку и утереть мокрое от слез лицо.

Он вышел следом за Акейро, но тут же обогнал его и шел впереди, то и дело слегка задевая занавесь или чуть слышно постукивая согнутым пальцем по стене. Акейро следовал за ним, не ошибаясь и не сворачивая. Кенет не останавливался, пока не ощутил за одной из стен пустоту. Тогда он коснулся стены, открывая дверь в один из тех подземных ходов, которые так и не показал ему в свое время Юкенна, и вновь затворил дверь за Акейро.

– Я здесь, – шепнул Кенет, сбрасывая с себя покров невидимости: уж теперь-то она и вовсе ни к чему.

– Знаю, – почти беззвучно ответил Акейро.

– Погодите немного, сейчас я найду факел.

Произнося эту отчаянную ложь, Кенет покраснел: одна надежда, что Акейро не заметит несообразности – да какому же магу нужен факел! Кенет в нем и не нуждался. Зато Акейро отчаянно нуждался в том, чтобы побыть наедине с собой. Когда, выждав немного, Кенет нашарил в темноте факел и затеплил на нем неяркий магический свет, Акейро вполне овладел собой. Он был ровен, спокоен, и с его высокомерно изогнутых уст в любую минуту готова была слететь очередная насмешка.

– Пойдем, – тихо сказал он. Шепот привычного к подземным переходам Акейро не унесся громоподобным шорохом эха в темноту, а окутал его невидимым облачком.

– Погодите, – спохватился Кенет. Он обнажил свой деревянный клинок, очертил Акейро кругом и вновь вложил меч в ножны.

– Теперь и идти можно, – сказал Кенет. – Больше Инсанна вас не увидит и не услышит.

– А вас? – спросил Акейро. Кенет призадумался на мгновение.

– Нет, – ответил он. – Меня – нет. Я по пути сюда достаточно ручейков перешагнул.

– При чем тут ручейки? – удивленно приподнял бровь Акейро. – Разве это может помочь?

Кенет объяснил побратиму, почему шаг через ручей скрывает его от глаз Инсанны, и Акейро по достоинству оценил драконий дар. Откуда взялся сам дракон, Кенету рассказывать не пришлось: вот уж поистине – слухами земля полнится. Акейро знал о его приключениях едва ли не лучше его самого. А может, и лучше – знал же он, откуда взялся оставленный Кенетом кошелек. Кенет совсем было собрался выспросить у Акейро обещанную историю кошелька, но тут подземный ход раздвоился, и Кенет забыл о кошельке.

– Куда нам теперь? – спросил он. – За городскую стену?

– Да, и поближе к реке, – ответил Акейро. – Там нас уже ждут.

– Тогда налево, – сориентировался Кенет.

– Да, пожалуй, – после минутного раздумья согласился Акейро. – До чего эти ходы запутанные. Хоть мне Юкенна и показывал, а все же нет-нет да и ошибусь.

– А что Юкенна сейчас поделывает? – с любопытством спросил Кенет.

– Нас поджидает, – усмехнулся Акейро. – Только не здесь, а в другом месте.

Теперь, когда спутать дорогу было уже невозможно, Кенет не шел впереди, а следовал за Акейро чуть поодаль. Магический свет мягко струился с навершия факела, драпируя черный хайю наместника в причудливые полупрозрачные тени. Но сам Акейро в ореоле ускользающих теней ничем не напоминал призрак. Наоборот, никогда он еще не выглядел таким… таким… Кенет замялся, подыскивая нужное слово… таким реальным, настоящим… было в нем раньше нечто хоть и прекрасное, но бесплотное, почти потустороннее. От его болезненного очарования даже у равнодушного созерцателя сердце щемило – что уж и говорить о близких людях! Теперь наместник лишился напрочь печальной прелести потаенного умирания. Он был восхитительно живым, и тело его было не столько хрупким, сколько стройным. Он был худ той худобой, которая указывает не на болезнь и лишения, а на здоровье и силу. В его теле, в каждом его движении угадывалась скрытая грозная мощь, не умеряемая, а только подчеркнутая худобой и врожденным изяществом. На какой-то миг Кенетом овладело недоброе предчувствие: не скорую ли гибель Акейро предвещает эта ослепительная вспышка всех жизненных сил? Неужели только в преддверии смерти обретает человек подобное величие? Или это черный хайю так преобразил Акейро? Никакие роскошные одеяния не были ему настолько к лицу, как строгая торжественность праздничного воинского наряда. Кенет подумал мимоходом, что он в своем синем повседневном хайю выглядит рядом с Акейро неподобающе, и пожалел, что так и не успел в свое время обзавестись черным хайю. И словно откликаясь на его невысказанные мысли, Акейро заговорил.