Веселье Пархая продолжалось достаточно долго, чтобы еще больше взбесить пленника. Вдоволь насладившись видом беспомощного Феллада, Пархай наконец перестал улыбаться. После того, как его физиономия приобрела свое обычное угрюмое выражение, он заговорил:

– Балбес ты, братец! Только что ты витал, словно птица над облаками, затем подобно рыбе резвился в глубинах океана, и тебе ничуть не мешало присутствие воздуха или воды, чтобы совершать различного рода движения. Так почему же, угодив в кусок обыкновенного хрусталя, ты не можешь двинуть ни рукой, ни ногой, даже почтительно поприветствовать своего старого учителя ты не в состоянии. Кстати, факт твоего непочтительного поведения меня обижает больше всего.

«Вот засранец! – подумал молодой человек. – Видите ли, его обижает факт моего непочтительного поведения, а тот факт, что бывший курсант попал в безвыходное положение, его не настораживает. Лучше бы взял камень потяжелее и расколол хрусталь, тогда у бывшего воспитанника хотя бы появилась возможность оказать достойные почести своему уважаемому учителю».

Однако, по известной причине он так и не смог излить свое негодование на голову Пархая.

Тем временем начальник сциллийской школы пластунов, продолжал отчитывать Феллада, будто нерадивого курсанта:

– Не ожидал я от тебя подобного поведения. Дожил до того момента, когда старого Пархая попросту игнорируют. А ведь, если помнишь, мы с тобой перед твоим убытием в лагерь Убанги такую пьянку закатили, любо дорого вспомнить. Ты, кажется, тогда малость перебрал и отрубился на моем топчане…

«К чему это он вспоминает о том позорном случае?» – недоуменно подумал Феллад.

– К тому же, – будто отвечая на немой вопрос юноши, продолжал Пархай Лихой, – если тебе окончательно не отшибло память, ты тогда из вот этих моих рук принял мутаген. Так какого хрена ты еще продолжаешь торчать в этой глыбе и не выберешься оттуда, чтобы, самым подобающим образом, поприветствовать своего уважаемого учителя…

Старый пластун принялся снова муссировать тему невоспитанности современной молодежи, а в голове Феллада тем временем начали формироваться смутные образы его первой и последней пьянки в компании Пархая Лихого. Он вдруг отчетливо вспомнил тяжелый взгляд двух горящих глаз и загадочные слова, которые учитель произнес сразу после того, как тягучая невыносимо горькая жидкость огненной лавой опалила гортань и едва не выжгла дотла его желудок: «Теперь ты – метаморф. Привыкай пока к своему новому состоянию, когда наступит необходимость, твои способности проявятся сами».

«Метаморф? Что за странное слово, никогда не слышал, – мысленно рассуждал юноша. – Хорошо, пусть я какой-то там метаморф, остается узнать, что это за зверь и с чем его едят, но самое главное – каким образом мне это может пригодиться?»

Наконец Пархай перестал огульно и, по мнению Феллада, необоснованно обвинять молодое поколение в глупости, распущенности и неуважении к старшим. Он с силой шлепнул себя по лбу и громко завопил:

– Ах да, как же я мог забыть! Знание о том, что ты метаморф до поры до времени так запрятано в твоем подсознании, что оттуда его не выдернул бы целый легион самых упертых психотерапевтов, даже в том случае, если бы им было доподлинно известно что-нибудь об этом! – Затем он продолжил более спокойным голосом: – Видишь ли, Фелл, специально для тебя и конкретно с учетом генетических особенностей твоего организма нашими биохимиками и Деревьями был разработан на основе вытяжки из какого-то весьма редкого растения состав – генетический пластификатор или мутаген. Не будем углубляться в бесконечные ряды химических формул, описывающих это вещество, признаться, я и сам об этом ничего не знаю, стоит лишь отметить, что при приеме внутрь оно каким-то образом оказало влияние на генетическую структуру всех клеток твоего организма. Сделало твое тело пластичным, способным принимать форму любого предмета или вообще существовать вне какой-либо формы, например в виде гигантской разумной амебы, безмятежно парящей в мутных водах реки или какого-нибудь пруда.